Veni, vidi, facepalm | Оби Дно
Название: Ставки сделаны
Автор: здесь
Размер: 1765 слов
Пейринг/Персонажи: Англия, Франция, Америка, Россия, Монако. Спойлер!Литва, Эстония, Польша.
Категория: джен
Жанр: AU, криминал
Рейтинг: R
Краткое содержание: большие людии делают большие ставки. Но ведь все выиграть не могут.
читать дальшеСегодня Франциск бесил Артура ещё больше, чем всегда. Сегодня, сейчас, в данную минуту Кёркланд был готов зубами выдрать французу кадык и запихать обратно в глотку через рот – за то, что тот так расслабленно сидел, покачивая ногой, подпирал щеку кулаком, будто скучая, и просто-таки излучал волны спокойствия и уверенности. На самом деле Артур не мог себе признаться, что просто сам-то он взвинчен до такой степени, что его бесит решительно всё – но, конечно, Франциск в большей степени.
Ладони англичанина вспотели, пальцы соскользнули с пластикового края карты, уголок которой он приподнял. Артур потёр тыльной стороной ладони лоб и несколько раз нервно моргнул, как если бы у него был тик.
Всё это, конечно, не укрылось от Бонфуа, проклятущего лягушатника, и он – конечно – не удержался от мягкой ободряющей улыбки. Кёркланда затошнило.
На столе лежало уже четыре карты, и Артур сверлил взглядом колоду и руки крупье, затянутые в безупречно белые перчатки, будто бы старался наколдовать выгодную карту.
– Mon cher, – наконец подал голос Франциск, и Артур передёрнулся. – Ты поддерживаешь ставку или нет, в конце-то концов? Я понимаю, ночь длинная, но мне бы хотелось оставить её кусочек для ещё чего-нибудь приятного, – в улыбке Бонфуа были похоть и обещание.
– Пососи, – Артур показал французу средний палец, и тот звонко рассмеялся.
Альфред закатил глаза и откинулся на спинку своего стула.
– Началось, – он глянул на сидящего напротив Брагинского, и тот молча протянул ему зажигалку, понимающе покачав головой.
– А тебе только бы быстрее вперёд гнать, не зря ты с амфетамина столько прибыли получаешь! – огрызнулся Кёркланд, покосившись на Джонса.
– По крайней мере, я собственным товаром не балуюсь, – Альфред едва удержался, чтобы не показать Артуру язык. Он находил определённое веселье в том, чтобы выводить из себя дальнего родственника – Кёркланд приходился Альфреду троюродным братом – и соперника по бизнесу. К тому же, Альфред Ф. Джонс, хотя и носил деловые костюмы, хотя и деньгами ворочал бóльшими, чем все остальные за столом, всё ещё оставался мальчишкой.
Кёркланд сжал кулаки. На зелёном сукне стола идеально ровно лежали два туза, бубновый и пиковый, пиковый же валет и червовый король.
Артур ещё раз приподнял уголки своих карт – одна большая буква «К» несколько успокоила, на четвёрку он не глянул – и выдавил:
– Ставлю бизнес, – на столе появилась небольшая папка с подшитыми в ней документами.
Рано или поздно кто-то за этим столом должен был это произнести. Азарт и жадность собрали за столом двух наркобаронов, русского торговца оружием и владельца крупнейшей сети борделей в городе. Азарт и жадность не считались бы грехами, если бы не повели их до конца.
Все ждали этого, но никто не ожидал от нервного параноика Артура.
Франциск изогнул бровь, Альфред присвистнул, и даже Иван отвлёкся от созерцания дыма собственной сигареты. Он окинул серьёзным, заинтересованным взглядом Артура, оставшиеся у него фишки и прикинул в уме, сколько преступных империй англичанина поместится в его собственной.
– Поддерживаю, – Брагинский выдвинул фишки вперёд, оставив вертеться между пальцами одну.
Джонс пожал плечами и кивнул. Перед ним фишек осталось больше.
«Какие спокойные, чтоб их черти драли! Они-то свои дела не ставят», – тоскливо подумалось англичанину.
Бонфуа подпёр руками обе щеки.
– Господа, вы меня просто убиваете, – он чуть подумал, снял с запястья часы из белого золота и положил в кучу к фишкам. – И мой бизнес, конечно, – он широко улыбнулся.
– Ты бы ни за что не поставил весь свой бизнес, – Артур зло, подозрительно сощурился.
– Раньше не поставил бы, – Бонфуа развёл руками. – Раньше и ты не стал бы нюхать кокаин перед игрой, – француз хмыкнул. «Откуда он…» – едва не запаниковал Кёркланд, но Франциск оборвал его мысли. – Времена меняются, mon cher.
– Ставки сделаны, – бесстрастно сообщил крупье. В искусственном белом свете ламп сверкнули его очки. – Ставок больше нет.
Повисла напряжённая пауза, и только Альфред самодовольно улыбнулся.
– Давай уже ривер, – он едва не ёрзал на стуле, забыв, что держит в пальцах зажжённую сигарету. Пепел уже во второй раз упал ему на штанину.
Мелькнула белая перчатка, на сукно легла пятая карта. Артур стиснул зубы, чтобы не застонать от облегчения. В аккуратный ряд карт добавился пиковый король.
– Ваши ставки, господа.
Джонса мгновенно подобрался и раздавил окурок в пепельнице. Он почти перестал быть похожим на мальчишку-школьника или студента.
– Мой бизнес, – черты его лица заострились, улыбка стала хищной.
Кёркланду вмиг стало душно. Он ослабил петлю галстука и сглотнул. Эту ставку он мог поддержать разве что своей жизнью, а продаваться в рабство или умирать ему не очень-то хотелось. Впрочем, ровно как и проигрывать.
Франциск рассмеялся, бросив свои карты крупье, и встал из-за стола.
– Господа, я пас. Всего хорошего, – он снял с вешалки белую шляпу и поправил лацканы белого пиджака.
Три пары глаз устремились на него.
Артур оторопело поморгал, как-то разом обмякнув на стуле.
– Вот так просто? Бонфуа, ты так просто сдашься? Я всегда знал, что у вас, лягушатников, кишка тонка, чтобы идти до конца!
– Мой кустобровый друг, – снисходительно улыбнулся Франциск, чуть склонив голову, и обнял за талию девушку, всё время игры сидевшую на диване чуть поодаль, а теперь подошедшую к нему. – Нужно не только уметь идти до конца, но и уметь остановиться в нужный момент, определив, каким может быть конец, – он приподнял шляпу в прощальном жесте. – Пока у меня остался ещё один счёт в надежном банке и моя жизнь, так что нас с Жюли ждут какие-нибудь экзотические острова в качестве «конца». А потом, может быть, новый город и новый бизнес. Да, mon cher? – француз лучезарно улыбнулся девушке. Та улыбнулась в ответ, перекинув толстую косу на плечо.
Кёркланд несколько раз перевёл взгляд с Альфреда на Ивана и обратно, нервно облизнувшись и вытерев мокрые ладони о штанины.
– Твою же мать, стой, говнюк! – он резко поднялся из-за стола и, накинув пальто, висевшее на спинке стула, устремился к выходу вслед за Франциском.
– Возьмём непутёвого наркомана с собой? – рассмеялся Бонфуа, кивнув Жюли. Та дежурно вежливо улыбнулась и поправила чуть сползшие по переносице очки.
Иван как-то облегчённо вздохнул – эта парочка действовала ему на нервы, и он был рад избавиться от них.
– Ваше слово, господин Брагинский, – голос крупье звучал так, словно это говорил робот.
Альфред теперь в упор смотрел на Ивана, не моргая.
– Тебе не хватит просто бизнеса, чтобы поддержать ставку, – Джонс лучился азартом и самодовольством.
Иван склонил голову набок, внимательным взглядом скользнув по лицу Альфреда, и мягко улыбнулся: мальчишка, наверное, даже не убил ещё никого своими руками, да и вообще, может быть, смертей вблизи не видел. Он только учился манипулировать, пытался завести и раззадорить, спровоцировать, чтобы Брагинский потерял голову, но вместо этого потерял голову сам. Мальчишка. Но, как известно, дети – жестокие существа, действующие на голом «хочу», им ещё не успели навязать взрослых страхов и норм морали. Обычно до первого «больно».
– Хочешь ещё и его, да? – Иван кивком указал на совсем молодого, почти как сам Альфред, парня, стоявшего чуть позади. Тот заметно напрягся, нервно заправил пряди каштановых волос за уши и спрятал руки в карманы.
– Может быть, – сощурился Джонс, быстро глянув Ивану за спину.
Брагинский махнул рукой, давая парню знак подойти. Тот встал рядом с крупье, чтобы быть на свету. Его зелёные глаза будто застыли, Альфреду даже показалось сначала, что он слепой.
– Торис, в случае моего проигрыша ты поедешь с господином Джонсом, – будничным тоном оповестил Ториса Брагинский и задумчиво поводил пальцем по своим картам.
Торис Лауринайтис сдержанно кивнул и спрятал руки за спину, сжал их в замок.
Улыбка Альфреда стала ещё шире, теперь он походил на какого-нибудь голливудского актёра. Таких фотографируют на солнечных пляжах и печатают на обложках глянцевых журналов.
– Вскрываемся, – одним быстрым жестом Джонс перевернул карты. Он едва не дрожал от восторга, радуясь совершенно по-детски. Перед ним лежали пиковые дама и десятка.
– Роял-флэш у господина Джонса, – озвучил крупье.
Иван открыл свои карты – туз и девятка – и развёл руками, как бы сдаваясь. В следующий момент он с лёгкостью и грацией, которых нельзя было ожидать от человека его габаритов, перемахнул через стол.
Альфред очнулся от своей лёгкой эйфории и перестал улыбаться, уже будучи придавленным к полу. Здоровенная пятерня Брагинского сжималась на его горле, колено упиралось в живот.
– Не понимаю, как ты умудрялся успешно вести такие серьёзные дела, если думал, что здесь можно играть честно до самого конца. Ты не представляешь, как я разочаровался, узнав, что ты не привёл с собой ни одного телохранителя, соблюдая договорённость, – Иван говорил спокойно, чуть удивлённо, и так, будто и правда разговаривал с несмышлёным ребёнком, объясняя ему, что не стоит совать пальцы в розетку. – А ты, Эдуард, как умудрился сдать ему Роял-флэш? – крупье побледнел. Как и Торис, он застыл на месте, похолодев. – Впрочем, помимо этого ты неплохо справился.
Альфред вцепился в запястье Брагинского, пытаясь отодрать его от собственного горла, и выпучил глаза, суча ногами. Перед глазами появлялись разноцветные круги, всё вокруг стало размытым и постепенно темнело: он начинал задыхаться.
Прошло не больше секунды, и прямо в глаза Джонсу брызнула горячая кровь вперемешку с мозгами и костями, будто бы взбитыми в блендере. Тут же на Альфреда всем немалым весом навалилось тело Брагинского. В лице Ивана была безобразная дырка с рваными краями. До потухающего от недостатка кислорода сознания только постфактум донёсся звук выстрела, показавшийся оглушительным.
– Я хранил твоё тело – теперь, надеюсь, дьявол хорошо позаботится о твоей душе, – пробормотал Эдуард, подходя к Альфреду, судорожно хватающему ртом воздух, мгновенно приобретший привкус железа.
Всё это напоминало какую-то психоделическую картину, которую мог бы нарисовать пациент психиатрической клиники: два тела, до смерти перепуганный парень, распростёртый под трупом и залитый кровью, и живописно обрамляющие его голову красные брызги, как будто нимб святого.
Рядом с Эдуардом встал Лауринайтис. В затылке Ивана красовалась немаленькая дыра.
Торис склонился, чтобы поднять пулю с пола, прямо рядом с ухом Джонса. Он провёл большим пальцем по линзам очков Джонса, стирая с них густую кровь и мелкие кусочки мозга.
– Вы все одинаковые, – задумчиво произнёс он. – Думаете, что если вы убьёте одного, то остальные будут бояться, служить вам и не посмеют ослушаться, что бы ни случилось. А ещё думаете, что вы самые умные и удачливые на свете.
Эдуард вложил пистолет в руку Альфреда и тронул Ториса за плечо, собираясь уходить. Тот поднялся на ноги и пошёл к запасному выходу, не оборачиваясь, следом за братом.
Джонс отбросил пистолет и трясущимися руками вытащил из кармана телефон, пытаясь одновременно спихнуть с себя тушу Брагинского.
– Алло? Артур, возвращайся в город, – голос Альфреда истерично звенел.
У облезлой железной двери подвала, где проходила игра, оказался мусорный бак, в который Эдуард бросил свои белые перчатки.
– Ну чо? – на другой стороне улицы стоял маленький забавный автомобиль вроде Смарта. На его грязном боку значился короткий номер и была намалёвана весёлая рожица-логотип, обещающая бесплатную доставку пиццы, если она будет дороже определённой суммы. К фургону привалился невысокий паренёк в фирменной бейсболке пиццерии. – Отомстили за Райвиса? Тотально отомстили?
– И теперь свободны, – кивнул Эдуард, подходя к фургончику.
Торис улыбнулся.
– Спасибо, что помогаешь, Фелек.
Феликс Лукашевич пожал плечами и поднял ладонь, прося подождать. За его щеками перекатывался шарик. Звонко, со смаком причмокивая, Феликс за палочку достал изо рта огромный розовый чупа-чупс и заправил под бейсболку выбившуюся светлую прядь.
– Да мне типа не сложно, ваще-ваще, правда. Залезайте, – он кивнул на машину и сам уселся за руль, снова сунув чупа-чупс за щеку.
*Желающим предлагаю взглянуть на расклад карт, который был в описанной партии.
Партия.
Название: Kurwa mać
Автор: здесь
Размер: мини, 2189 слов без примечаний
Пейринг/Персонажи: Польша, Смерть. Упоминаются другие персонажи манги Hetalia: Axis Powers и реальные иситорические деятели.
Категория: джен
Жанр: история, чуть-чуть драмы, претензия на юмор.
Рейтинг: R
Краткое содержание: нормальные люди умирают один раз. Феликс Лукашевич - не нормальный и даже не человек.
читать дальше1033-10581033-1058 года: Мешко II Вялый, вынужденный воевать одновременно с Германией, Чехией и Русью, потерял почти все завоевания своего отца, включая и королевский титул, от которого он отказался в 1033 году. После его смерти начинается период хаоса и анархии, и его сын Казимир I Восстановитель, изгнанный из Польши мятежниками, с трудом и потерями восстанавливает свою власть. Зато сын последнего Болеслав II Смелый (1058—1079) полностью возрождает былое могущество Польши и вновь (1076) принял королевский титул. (с) Вики.
Сквозь неплотно закрытые деревянные ставни в комнатку пробивался мягкий, ласковый желтый свет. Один из лучей устроился прямо на щеке светловолосого мальчика, лежавшего на устланном мехами полу, будто бы гладил, успокаивал и без того более чем спокойного, едва дышащего ребёнка.
В тени, у двери, кто-то негромко переговаривался.
– Не выживет. Так что врал он всё, – покачал головой молодой крепкий мужчина и задумчиво почесал заросшую светлой щетиной щеку.
– Может, и не выживет. Только всё одно не врал, – возразил ему сморщенный старичок с длинной, почти полностью белой бородой.
Его молодой собеседник поморщился – ну что со старика взять? Небось, давно уж разум растерял.
– Ты ещё до христианства жил, вы там много во что верили. А я не верил ему, ни минуты не верил, так и знай, и предупреждал – неча детским сказкам верить да на войну мальчишек брать. Может, он вовсе бесноватый был какой. Где то видано – чтоб мальчишка-босяк прибежал да княжеством целым себя объявил! И отчего Мешко не выгнал его? – он уже говорил о мальчике в прошедшем времени.
– Милош, ты когда-нибудь видел, чтоб дети насмерть дрались? – старик будто не слышал, что ему говорят. – Совсем насмерть? Чтоб рубили, как ты чехов? Я видел. Его видел. И ещё других. Одному, у которого будто мёдом волосы назад зализаны, стрела в плечо попала. А он вытащил и пошёл дальше, и брови хмурил, и будто и не было стрелы, потому что и крови на плече не было. А потом он, – дед кивнул на мальчика на полу, – ему под дых кулаком зарядил. И тот кровью закашлял. Да только одному ему куда с тремя справиться, – старик бросил короткий взгляд на распростёртого на полу ребёнка и вышел.
Милош снова поскрёб щеку, задумчиво разглядывая мальчика. «Привиделось всё деду. На старости лет без разума остаться – не мудрено дело».
– Kurwa mać! – Феликс зажмурился и сильно сморщился от боли в затылке, тут же схватившись за него, – это Русь его приложил по голове, точно Русь, у кого ещё рука как полено тяжелая?
– Не знала, что дети так ругаются, – мягкий, спокойный голос будто в самой голове Феликса прозвучал.
Он разлепил глаза и медленно поднялся на ноги.
– А тебе какое дело ваще? – буркнул он, оглядываясь. Вокруг была чернота – не темнота ночи, к которой Феликс был привычным, а настоящая чернота, как будто бы глаза у него были закрыты, а перед ними ничего вовсе не было, чтоб хоть не глазами увидеть, а почувствовать кожей. Или как будто глаз у него не было.
– Грубиян, – фыркнула темнота. Феликс поёжился, переминаясь с ноги на ногу.
– И чо? – невпопад отозвался он, вертя головой, стараясь хоть что-то увидеть, уловить.
Прямо к нему шагнула высокая фигура, Феликс подумал, что, наверное, её контуры мелом по черноте нарисованы. Фигура куталась в чёрный как всё вокруг плащ, будто ей было холодно. Лица не было видно под огромным капюшоном.
Феликс отступил и не услышал собственного шага.
– Ничо, – раздражённо отозвалась фигура. Рядом с ней блеснуло лезвие косы. – Ты кто будешь?
– Феликс, – отозвался мальчик, сглотнув. Ему становилось не по себе.
– Ну, а я Смерть, сегодня твоя, – Смерть пожала плечами и протянула Феликсу костлявую ладонь, обтянутую тонкой серой кожей.
– Я теперь христианин, – надул губы мальчик и поспешно достал из-под льняной рубахи распятие. – Меня ангелы должны встречать и провожать считать грехи и добродетели, чтоб определить в рай или ад. Так что мне ваще неинтересно, кто ты и чья! – Феликсу было почти страшно, и потому он грубил больше и больше.
Рука, было потянувшаяся к ладони мальчика, замерла.
– Христианин? – если бы Феликсу было видно лицо Смерти – если бы у Смерти было лицо – он точно увидел бы, как она удивлённо изогнула бровь. – Kurwa, – тяжело вздохнула Смерть. – А я ещё не верила Харону, когда он говорил, что к нему три мусульманки сразу попало!
– Чо? – Феликс и сам оторопело замер, хлопая светлыми ресницами.
– Чо-чо, – передразнила Смерть. – Думаешь, только у вас бардак? У нас вон, глянь, тоже. Ни к чёрту дела, никто нормально работать не хочет наверху, а нам тут отдувайся, – Феликсу подумалось, что эта Смерть, в общем-то, мало отличается от бабки Янины, которая на кухне князя хозяйствовала – у той тоже везде и всюду бардак был, и все виноватыми оказывались.
Контуры фигуры стали медленно таять, уменьшаться, как если бы Смерть отходила обратно в черноту.
– Эй, эй! – взволнованно крикнул Феликс, подбежав к ней. – А типа я? Мне типа чо делать?
– Какая мне разница? Моё дело маленькое, – раздражённо отозвалась Смерть.
– Я тут не останусь! – топнул ногой мальчик. Теперь он злился совсем привычно – так же, как когда ему не доставалось того, чего сильно хотелось.
– Конечно, не останешься, – Смерть явно язвила, и, наверное, сейчас она закатила бы глаза, если бы могла. – Считай, тебе повезло, живи дальше, будь хорошим мальчиком, не обижай младших и не бросай в кошек камни, – последним исчезло лезвие косы.
– Я же говорил тебе, Милош, – старик улыбался, но из-за бороды были лишь бесчисленные морщины вокруг его глаз.
Милош промолчал, глядя в широко открытые зелёный глаза мальчика и не веря.
Прошло больше двадцати лет, а ребёнок почти не изменился. И открыл глаза, и потребовал к себе нынешнего князя, смешно хмуря светлые брови, и сказал, что намерен сделать ему выговор – мол, отчего так долго не будил своё княжество.
– Я сам съезжу за Болеславом, – задумчиво произнёс Милош и ушёл к конюшне, провожаемый довольным смешком мальчика.
* * *
16551655 год: ...восстание Богдана Хмельницкого, начавшееся в 1648 году. Польское коронное войско потерпело сокрушительные поражения от восставших казаков и крестьян под Корсунем и Пилявцами, к концу 1648 года войска Хмельницкого дошли до Вислы и угрожали двинуться на Варшаву. В 1654 году в Польшу вторглись русские войска; в следующем году — шведы, которые и занимают Варшаву, король Ян II Казимир бежит в Силезию — начинается анархия, получившая в Польше название «Потоп» и являющаяся аналогом русского Смутного времени. В 1657 году Польша отказалась от суверенных прав на Восточную Пруссию. Шведы так и не смогли удержаться в Польше из-за разгоревшейся партизанской войны. С другой стороны, часть казачьих старшин, напуганные влиянием московских воевод, отшатнулись от Москвы и попыталась вновь наладить отношения с Речью Посполитой, благодаря чему та вернула себе Белоруссию и Правобережную Украину. Согласно Андрусовскому перемирию (1667 год), Польское королевство потеряло Киев и все районы восточнее Днепра. (с) Вики.
Феликс задыхался, его мутило, к горлу подступал ком, и он знал, что его будет тошнить кровью.
Бервальд, кажется, был выше поляка на голову и вдвое шире в плечах. И раз в триста молчаливее.
Иван такой же высокий, такой же широкий и крепкий, и на фоне любого из них Польша казался совсем хрупким и щупленьким. Особенно когда стоял на коленях, скрючившись, и пытался сдержать рвоту, обнимая себя обеими руками.
– Варшава станет твоей столицей! – прохрипел он, подняв голову, и широко безумно улыбнулся Оксеншерне.
Тот покачал головой, убрав меч в ножны, и поправил:
– Варшава станет моей.
Лукашевич содрогнулся всем телом.
– Kurwa mać! – он вытер тыльной стороной дрожащей ладони губы. Его всё же стошнило, и по коленям теперь растекалось неприятное жидкое тепло.
– Фу! – донеслось откуда-то, и Феликс вскинул голову. Взгляд расфокусировался от боли, и он ничего не мог увидеть перед собой, кроме черноты. «Щас в обморок грохнусь», – подумалось поляку, но очередной рвотный позыв не дал ему отключиться.
– Вот же мне везёт, как всегда! – снова тот же голос, и снова Лукашевич ничего не смог разглядеть.
– Отвали или помоги, – огрызнулся Феликс. – Языком я лучше тебя чесать умею, тотально лучше!
Но голос продолжал причитать:
– Ну почему, почему именно мне попадаются всякие отбросы? То один повесился и у него желудок расслабился, я его прямо с дерьмом принимала, то другой напился так, что копыта отбросил и потом так перегаром дышал, что я думала, сама опьянею, теперь этот…
– Щас я тебе покажу отброса, отброшу за волосы – мало не покажется! Я сама Польша, глупая женщина! – взвился Лукашевич, от возмущения даже забыв, как ему плохо. А может, это просто боль и тошнота стали отступать.
Наконец, перед глазами перестало плыть, и поляк уставился на фигуру, как бы просто очерченную перед ним, как лёгкий набросок на бересте – только полностью черной.
– Я тебя помню, – Феликс встрепенулся. Пошатываясь, он поднялся на ноги и со смаком добавил: – Kurwa.
– А ты так и не отучился ругаться, – Смерть фыркнула, плащ её зашевелился – кажется, она скрестила руки на груди. – Нет бы спасибо сказать!
– Нет бы свалить тотально навсегда, – мечтательно протянул Польша, закатив глаза. – Ты мне типа не надо. Типа совсем.
– Ага, тотально, – передразнила Смерть.
Лукашевич тряхнул волосами.
– Давай вали уже.
– А забрать тебя мне – типа – не надо?
– Не типа, а не надо, – поляк не удержался и показал Смерти язык. Вместе с распятием – тем же, что было на нём в первый раз.
Смерть выругалась на каком-то замысловатом, не известном Феликсу языке, и стала исчезать.
– Заходи ещё! – крикнул Лукашевич и звонко рассмеялся.
– …а потом Пруссию Восточную потеряли, и Киев тоже, – старик, сидевший у кровати Феликса, загибал пальцы.
– Белобрысый мне всё равно не нравился, чудище красноглазое, – Польша обиженно надулся, скрестил руки на груди, и старик понимающе заулыбался в свою белую бороду, вспомнив притчу про лису и виноград. – А Украину жалко, – тут Лукашевич заулыбался уже сам – вспомнил пышногрудую сестру Ивана – и тяжело вздохнул. – Думаешь, она мне даст так, просто, когда поправлюсь?
* * *
1772, 1793, 17951772, 1793, 1795 — годы трёх разделов Речи Посполитой. На Вики.
– …поохреневали там все! Тотально ваще! – бесновался Польша, размахивая руками. – Я им чо, апельсин, делить меня?! Много их, а я один?! А ты бы только видела, как этот белобрысый говнюк ухмылялся! Kurwa mać!
Смерть понимающе покачала капюшоном. В последние годы такие встречи стали уже привычными – для них обоих.
Они сидели за маленьким столиком посреди черноты, косу Смерть прислонила к спинке своего стула. В её костлявых пальцах была простая фарфоровая чашка, перед Феликсом стояла такая же.
Внезапно Лукашевич замолчал и как-то поник, уставившись на донышко чашки.
– Тадеуша жалко, – медленно произнёс он и поднял на Смерть вопросительный взгляд.
Та пожала плечами.
– Ко мне не попадал. Тоже католик.
– И чего его не попутали как меня?.. – пробормотал Польша и залпом выпил медовуху, плескавшуюся в чашке.
Смерть держала свою чашку за ручку, двумя пальцами, оттопырив мизинец, и не спеша прихлёбывала.
– Тебя уже… – она замолчала на секунду, загибая пальцы свободной руки. – Пятый, кажется, раз путают. Один раз – случайность, два – совпадение. А три, знаешь ли, традиция и закономерность.
В чашке Лукашевича снова появилась медовуха, но он отодвинул от себя чашку, вздохнув, как вздыхают дети, когда не хотят доедать кашу.
Феликс сложил руки на столе и положил на них голову, надул щеки.
– Знаешь, я бы… ну, типа поменялся бы с кем-нибудь пару раз. Чтоб кого-то ещё попутали, – в зелёных глазах мелькнула тоска.
Смерть громко фыркнула.
– И я с тобой ещё пью, – чашка звякнула о столешницу. – Я-то думала! – голос Смерти звенел от обиды, как звенит от обиды голос простой обманутой девушки. – Думала, тебя путают, потому что у тебя там… воля, – она неопределённо взмахнула рукавами. – Что ты как Феникс: умираешь, чтобы возродиться, а ты – «поменяться», – Смерть стала манерно, театрально заламывать руки, тихо всхлипывая.
Лукашевич сильно нахмурился, выпрямившись, и сжал кулаки.
Смерть чуть посерьёзнела.
– Рано или поздно смерти все хотят. Меня или другую – не важно. Потому что умереть проще, чем бороться, – она склонила капюшон набок. – Когда ты перестанешь бороться – тебя не станут больше путать и отправят к твоему богу, католик. Или к твоему дьяволу.
Польша резко вскочил на ноги и сощурил зелёные глаза – зло и хитро.
– Не дождёшься. Kurwa.
– Я вам ещё типа не надоел, деда? – Феликс улыбнулся белобородому старику, и тот улыбнулся в ответ.
– Нисколько, Фелек, ни капельки.
– Помолитесь за меня как-нибудь, деда, ладно?
– Никогда и не переставал за тебя молиться, – сухая и тёплая морщинистая рука легла на плечо Польши.
* * *
19391939 год: начало Второй Мировой войны, вторжение войск Третьего Рейха в Польшу. На Вики.
Гилберт наступил на ладонь Феликса. Захрустели кости, но тот не издал ни звука, только отлепил щеку от земли и поднял глаза. Впрочем, на Байльшмидта он не смотрел – глянул за его плечо, на его брата, тихо переговаривающегося с одним из своих военачальников.
– Допрыгался, пшек? – Гилберт склонился к нему и зашипел прямо в окровавленное ухо. Он всегда был любителем войны, по-настоящему ценил её, как Франциск ценил вино, а Родерих – музыку, и в своей трепетной, почти трогательной привязанности к войне многим казался просто психом. А Феликс об этом говорил лениво, тянул звуки, полуприкрывал глаза. Говорил, что просто Гилберту никто не даёт, вот он и сублимирует, как может, воюет, раз уж в нём ничего нет больше, кроме животных инстинктов. Гилберт, конечно, страшно бесился.
Феликс скосил глаза на Байльшмидта и, конечно, в этот раз тоже полуприкрыл их в своей обычной манере. Несмотря на то, что его ресницы и брови сгорели вовсе, а веки были одним сплошным ожогом.
– Ой, белобрысый, я тебе даже сдохнув не дам, – совсем тихо, хрипя, но нем не менее лениво и насмешливо протянул он, прежде чем…
– Kurwa mać, – вздохнул Лукашевич, перевернувшись на спину.
– Кто на этот раз? – Смерть появилась почти сразу.
Польша отмахнулся.
– Вообще-то Германия. Но братец его белобрысый – вот кто бесит!
– Тотально? – участливо уточнила Смерть, присев рядом.
Феликс задумался на секунду.
– Не-а. Тотальнейше. И русский бесит, – добавил он, подумав ещё.
– Зато у него сестра… – вспомнила Смерть.
– Клевая, – закончил за неё Феликс, растянув губы в блаженной улыбке. Ожоги почти сошли с лица, но только здесь: Лукашевич знал, что когда он очнётся, так чудесно всё не будет. – Но только одна. Вторая ваще психованная, типа, как белобрысый, только в другую сторону. И ваще-та Варашава должна быть её столицей! Была и должна ещё стать!
Смерть рассмеялась.
– Налей? – Польша повернул к ней голову и сдул со лба упавшую прядь волос.
– Вообще-то меня надо бояться, – Смерть вдруг стала задумчивой. – Если не бояться смерти – как тогда выживать, Феликс? Живут потому, что умереть не хотят. А ты говоришь «налей».
Лукашевич закатил глаза.
– Я, блин, выпить хочу, глупая женщина, а не умереть! – кряхтя, Польша приподнялся, опираясь на локти, и презрительно глянул на Смерть. – С хера ли мне тебя бояться? Ты не моя смерть, ты моя собутыльница, ясно, типа? Это теперь польское правило!
Смерть вопросительно хмыкнула.
– А свою я боюсь, – пробормотал Лукашевич совсем тихо, себе под нос, уже пытаясь подняться на ноги.
– Деда, – позвал Феликс, едва разлепив веки. – Деда, вы – моя смерть? И вам ваще-та не важно, католик я или нет, вам важно, что я типа не человек, да?
Старик, сидевший у больничной койки Лукашевича, нервно огладил бороду.
– Поэтому вы всегда у моей кровати, когда тотально плохо. И у других кроватей – Лит сказал, что тоже вас видел. Ждёте, что я умру, – ожоги почти прошли, Феликс снова стал похож на себя, и, как всегда, чуть прикрыл глаза, чуть скривил губы в усмешке – так, что выражение его лица стало привычно-насмешливым, обманчиво беспечным. – Вы, деда, не ждите. Типа ваще. Пойдите помолитесь за Польскую Республику. За здравие. Чтоб Польша всегда тотально живой была.
Автор: здесь
Размер: 1765 слов
Пейринг/Персонажи: Англия, Франция, Америка, Россия, Монако. Спойлер!Литва, Эстония, Польша.
Категория: джен
Жанр: AU, криминал
Рейтинг: R
Краткое содержание: большие людии делают большие ставки. Но ведь все выиграть не могут.
читать дальшеСегодня Франциск бесил Артура ещё больше, чем всегда. Сегодня, сейчас, в данную минуту Кёркланд был готов зубами выдрать французу кадык и запихать обратно в глотку через рот – за то, что тот так расслабленно сидел, покачивая ногой, подпирал щеку кулаком, будто скучая, и просто-таки излучал волны спокойствия и уверенности. На самом деле Артур не мог себе признаться, что просто сам-то он взвинчен до такой степени, что его бесит решительно всё – но, конечно, Франциск в большей степени.
Ладони англичанина вспотели, пальцы соскользнули с пластикового края карты, уголок которой он приподнял. Артур потёр тыльной стороной ладони лоб и несколько раз нервно моргнул, как если бы у него был тик.
Всё это, конечно, не укрылось от Бонфуа, проклятущего лягушатника, и он – конечно – не удержался от мягкой ободряющей улыбки. Кёркланда затошнило.
На столе лежало уже четыре карты, и Артур сверлил взглядом колоду и руки крупье, затянутые в безупречно белые перчатки, будто бы старался наколдовать выгодную карту.
– Mon cher, – наконец подал голос Франциск, и Артур передёрнулся. – Ты поддерживаешь ставку или нет, в конце-то концов? Я понимаю, ночь длинная, но мне бы хотелось оставить её кусочек для ещё чего-нибудь приятного, – в улыбке Бонфуа были похоть и обещание.
– Пососи, – Артур показал французу средний палец, и тот звонко рассмеялся.
Альфред закатил глаза и откинулся на спинку своего стула.
– Началось, – он глянул на сидящего напротив Брагинского, и тот молча протянул ему зажигалку, понимающе покачав головой.
– А тебе только бы быстрее вперёд гнать, не зря ты с амфетамина столько прибыли получаешь! – огрызнулся Кёркланд, покосившись на Джонса.
– По крайней мере, я собственным товаром не балуюсь, – Альфред едва удержался, чтобы не показать Артуру язык. Он находил определённое веселье в том, чтобы выводить из себя дальнего родственника – Кёркланд приходился Альфреду троюродным братом – и соперника по бизнесу. К тому же, Альфред Ф. Джонс, хотя и носил деловые костюмы, хотя и деньгами ворочал бóльшими, чем все остальные за столом, всё ещё оставался мальчишкой.
Кёркланд сжал кулаки. На зелёном сукне стола идеально ровно лежали два туза, бубновый и пиковый, пиковый же валет и червовый король.
Артур ещё раз приподнял уголки своих карт – одна большая буква «К» несколько успокоила, на четвёрку он не глянул – и выдавил:
– Ставлю бизнес, – на столе появилась небольшая папка с подшитыми в ней документами.
Рано или поздно кто-то за этим столом должен был это произнести. Азарт и жадность собрали за столом двух наркобаронов, русского торговца оружием и владельца крупнейшей сети борделей в городе. Азарт и жадность не считались бы грехами, если бы не повели их до конца.
Все ждали этого, но никто не ожидал от нервного параноика Артура.
Франциск изогнул бровь, Альфред присвистнул, и даже Иван отвлёкся от созерцания дыма собственной сигареты. Он окинул серьёзным, заинтересованным взглядом Артура, оставшиеся у него фишки и прикинул в уме, сколько преступных империй англичанина поместится в его собственной.
– Поддерживаю, – Брагинский выдвинул фишки вперёд, оставив вертеться между пальцами одну.
Джонс пожал плечами и кивнул. Перед ним фишек осталось больше.
«Какие спокойные, чтоб их черти драли! Они-то свои дела не ставят», – тоскливо подумалось англичанину.
Бонфуа подпёр руками обе щеки.
– Господа, вы меня просто убиваете, – он чуть подумал, снял с запястья часы из белого золота и положил в кучу к фишкам. – И мой бизнес, конечно, – он широко улыбнулся.
– Ты бы ни за что не поставил весь свой бизнес, – Артур зло, подозрительно сощурился.
– Раньше не поставил бы, – Бонфуа развёл руками. – Раньше и ты не стал бы нюхать кокаин перед игрой, – француз хмыкнул. «Откуда он…» – едва не запаниковал Кёркланд, но Франциск оборвал его мысли. – Времена меняются, mon cher.
– Ставки сделаны, – бесстрастно сообщил крупье. В искусственном белом свете ламп сверкнули его очки. – Ставок больше нет.
Повисла напряжённая пауза, и только Альфред самодовольно улыбнулся.
– Давай уже ривер, – он едва не ёрзал на стуле, забыв, что держит в пальцах зажжённую сигарету. Пепел уже во второй раз упал ему на штанину.
Мелькнула белая перчатка, на сукно легла пятая карта. Артур стиснул зубы, чтобы не застонать от облегчения. В аккуратный ряд карт добавился пиковый король.
– Ваши ставки, господа.
Джонса мгновенно подобрался и раздавил окурок в пепельнице. Он почти перестал быть похожим на мальчишку-школьника или студента.
– Мой бизнес, – черты его лица заострились, улыбка стала хищной.
Кёркланду вмиг стало душно. Он ослабил петлю галстука и сглотнул. Эту ставку он мог поддержать разве что своей жизнью, а продаваться в рабство или умирать ему не очень-то хотелось. Впрочем, ровно как и проигрывать.
Франциск рассмеялся, бросив свои карты крупье, и встал из-за стола.
– Господа, я пас. Всего хорошего, – он снял с вешалки белую шляпу и поправил лацканы белого пиджака.
Три пары глаз устремились на него.
Артур оторопело поморгал, как-то разом обмякнув на стуле.
– Вот так просто? Бонфуа, ты так просто сдашься? Я всегда знал, что у вас, лягушатников, кишка тонка, чтобы идти до конца!
– Мой кустобровый друг, – снисходительно улыбнулся Франциск, чуть склонив голову, и обнял за талию девушку, всё время игры сидевшую на диване чуть поодаль, а теперь подошедшую к нему. – Нужно не только уметь идти до конца, но и уметь остановиться в нужный момент, определив, каким может быть конец, – он приподнял шляпу в прощальном жесте. – Пока у меня остался ещё один счёт в надежном банке и моя жизнь, так что нас с Жюли ждут какие-нибудь экзотические острова в качестве «конца». А потом, может быть, новый город и новый бизнес. Да, mon cher? – француз лучезарно улыбнулся девушке. Та улыбнулась в ответ, перекинув толстую косу на плечо.
Кёркланд несколько раз перевёл взгляд с Альфреда на Ивана и обратно, нервно облизнувшись и вытерев мокрые ладони о штанины.
– Твою же мать, стой, говнюк! – он резко поднялся из-за стола и, накинув пальто, висевшее на спинке стула, устремился к выходу вслед за Франциском.
– Возьмём непутёвого наркомана с собой? – рассмеялся Бонфуа, кивнув Жюли. Та дежурно вежливо улыбнулась и поправила чуть сползшие по переносице очки.
Иван как-то облегчённо вздохнул – эта парочка действовала ему на нервы, и он был рад избавиться от них.
– Ваше слово, господин Брагинский, – голос крупье звучал так, словно это говорил робот.
Альфред теперь в упор смотрел на Ивана, не моргая.
– Тебе не хватит просто бизнеса, чтобы поддержать ставку, – Джонс лучился азартом и самодовольством.
Иван склонил голову набок, внимательным взглядом скользнув по лицу Альфреда, и мягко улыбнулся: мальчишка, наверное, даже не убил ещё никого своими руками, да и вообще, может быть, смертей вблизи не видел. Он только учился манипулировать, пытался завести и раззадорить, спровоцировать, чтобы Брагинский потерял голову, но вместо этого потерял голову сам. Мальчишка. Но, как известно, дети – жестокие существа, действующие на голом «хочу», им ещё не успели навязать взрослых страхов и норм морали. Обычно до первого «больно».
– Хочешь ещё и его, да? – Иван кивком указал на совсем молодого, почти как сам Альфред, парня, стоявшего чуть позади. Тот заметно напрягся, нервно заправил пряди каштановых волос за уши и спрятал руки в карманы.
– Может быть, – сощурился Джонс, быстро глянув Ивану за спину.
Брагинский махнул рукой, давая парню знак подойти. Тот встал рядом с крупье, чтобы быть на свету. Его зелёные глаза будто застыли, Альфреду даже показалось сначала, что он слепой.
– Торис, в случае моего проигрыша ты поедешь с господином Джонсом, – будничным тоном оповестил Ториса Брагинский и задумчиво поводил пальцем по своим картам.
Торис Лауринайтис сдержанно кивнул и спрятал руки за спину, сжал их в замок.
Улыбка Альфреда стала ещё шире, теперь он походил на какого-нибудь голливудского актёра. Таких фотографируют на солнечных пляжах и печатают на обложках глянцевых журналов.
– Вскрываемся, – одним быстрым жестом Джонс перевернул карты. Он едва не дрожал от восторга, радуясь совершенно по-детски. Перед ним лежали пиковые дама и десятка.
– Роял-флэш у господина Джонса, – озвучил крупье.
Иван открыл свои карты – туз и девятка – и развёл руками, как бы сдаваясь. В следующий момент он с лёгкостью и грацией, которых нельзя было ожидать от человека его габаритов, перемахнул через стол.
Альфред очнулся от своей лёгкой эйфории и перестал улыбаться, уже будучи придавленным к полу. Здоровенная пятерня Брагинского сжималась на его горле, колено упиралось в живот.
– Не понимаю, как ты умудрялся успешно вести такие серьёзные дела, если думал, что здесь можно играть честно до самого конца. Ты не представляешь, как я разочаровался, узнав, что ты не привёл с собой ни одного телохранителя, соблюдая договорённость, – Иван говорил спокойно, чуть удивлённо, и так, будто и правда разговаривал с несмышлёным ребёнком, объясняя ему, что не стоит совать пальцы в розетку. – А ты, Эдуард, как умудрился сдать ему Роял-флэш? – крупье побледнел. Как и Торис, он застыл на месте, похолодев. – Впрочем, помимо этого ты неплохо справился.
Альфред вцепился в запястье Брагинского, пытаясь отодрать его от собственного горла, и выпучил глаза, суча ногами. Перед глазами появлялись разноцветные круги, всё вокруг стало размытым и постепенно темнело: он начинал задыхаться.
Прошло не больше секунды, и прямо в глаза Джонсу брызнула горячая кровь вперемешку с мозгами и костями, будто бы взбитыми в блендере. Тут же на Альфреда всем немалым весом навалилось тело Брагинского. В лице Ивана была безобразная дырка с рваными краями. До потухающего от недостатка кислорода сознания только постфактум донёсся звук выстрела, показавшийся оглушительным.
– Я хранил твоё тело – теперь, надеюсь, дьявол хорошо позаботится о твоей душе, – пробормотал Эдуард, подходя к Альфреду, судорожно хватающему ртом воздух, мгновенно приобретший привкус железа.
Всё это напоминало какую-то психоделическую картину, которую мог бы нарисовать пациент психиатрической клиники: два тела, до смерти перепуганный парень, распростёртый под трупом и залитый кровью, и живописно обрамляющие его голову красные брызги, как будто нимб святого.
Рядом с Эдуардом встал Лауринайтис. В затылке Ивана красовалась немаленькая дыра.
Торис склонился, чтобы поднять пулю с пола, прямо рядом с ухом Джонса. Он провёл большим пальцем по линзам очков Джонса, стирая с них густую кровь и мелкие кусочки мозга.
– Вы все одинаковые, – задумчиво произнёс он. – Думаете, что если вы убьёте одного, то остальные будут бояться, служить вам и не посмеют ослушаться, что бы ни случилось. А ещё думаете, что вы самые умные и удачливые на свете.
Эдуард вложил пистолет в руку Альфреда и тронул Ториса за плечо, собираясь уходить. Тот поднялся на ноги и пошёл к запасному выходу, не оборачиваясь, следом за братом.
Джонс отбросил пистолет и трясущимися руками вытащил из кармана телефон, пытаясь одновременно спихнуть с себя тушу Брагинского.
– Алло? Артур, возвращайся в город, – голос Альфреда истерично звенел.
У облезлой железной двери подвала, где проходила игра, оказался мусорный бак, в который Эдуард бросил свои белые перчатки.
– Ну чо? – на другой стороне улицы стоял маленький забавный автомобиль вроде Смарта. На его грязном боку значился короткий номер и была намалёвана весёлая рожица-логотип, обещающая бесплатную доставку пиццы, если она будет дороже определённой суммы. К фургону привалился невысокий паренёк в фирменной бейсболке пиццерии. – Отомстили за Райвиса? Тотально отомстили?
– И теперь свободны, – кивнул Эдуард, подходя к фургончику.
Торис улыбнулся.
– Спасибо, что помогаешь, Фелек.
Феликс Лукашевич пожал плечами и поднял ладонь, прося подождать. За его щеками перекатывался шарик. Звонко, со смаком причмокивая, Феликс за палочку достал изо рта огромный розовый чупа-чупс и заправил под бейсболку выбившуюся светлую прядь.
– Да мне типа не сложно, ваще-ваще, правда. Залезайте, – он кивнул на машину и сам уселся за руль, снова сунув чупа-чупс за щеку.
*Желающим предлагаю взглянуть на расклад карт, который был в описанной партии.
Партия.
Название: Kurwa mać
Автор: здесь
Размер: мини, 2189 слов без примечаний
Пейринг/Персонажи: Польша, Смерть. Упоминаются другие персонажи манги Hetalia: Axis Powers и реальные иситорические деятели.
Категория: джен
Жанр: история, чуть-чуть драмы, претензия на юмор.
Рейтинг: R
Краткое содержание: нормальные люди умирают один раз. Феликс Лукашевич - не нормальный и даже не человек.
читать дальше1033-10581033-1058 года: Мешко II Вялый, вынужденный воевать одновременно с Германией, Чехией и Русью, потерял почти все завоевания своего отца, включая и королевский титул, от которого он отказался в 1033 году. После его смерти начинается период хаоса и анархии, и его сын Казимир I Восстановитель, изгнанный из Польши мятежниками, с трудом и потерями восстанавливает свою власть. Зато сын последнего Болеслав II Смелый (1058—1079) полностью возрождает былое могущество Польши и вновь (1076) принял королевский титул. (с) Вики.
Сквозь неплотно закрытые деревянные ставни в комнатку пробивался мягкий, ласковый желтый свет. Один из лучей устроился прямо на щеке светловолосого мальчика, лежавшего на устланном мехами полу, будто бы гладил, успокаивал и без того более чем спокойного, едва дышащего ребёнка.
В тени, у двери, кто-то негромко переговаривался.
– Не выживет. Так что врал он всё, – покачал головой молодой крепкий мужчина и задумчиво почесал заросшую светлой щетиной щеку.
– Может, и не выживет. Только всё одно не врал, – возразил ему сморщенный старичок с длинной, почти полностью белой бородой.
Его молодой собеседник поморщился – ну что со старика взять? Небось, давно уж разум растерял.
– Ты ещё до христианства жил, вы там много во что верили. А я не верил ему, ни минуты не верил, так и знай, и предупреждал – неча детским сказкам верить да на войну мальчишек брать. Может, он вовсе бесноватый был какой. Где то видано – чтоб мальчишка-босяк прибежал да княжеством целым себя объявил! И отчего Мешко не выгнал его? – он уже говорил о мальчике в прошедшем времени.
– Милош, ты когда-нибудь видел, чтоб дети насмерть дрались? – старик будто не слышал, что ему говорят. – Совсем насмерть? Чтоб рубили, как ты чехов? Я видел. Его видел. И ещё других. Одному, у которого будто мёдом волосы назад зализаны, стрела в плечо попала. А он вытащил и пошёл дальше, и брови хмурил, и будто и не было стрелы, потому что и крови на плече не было. А потом он, – дед кивнул на мальчика на полу, – ему под дых кулаком зарядил. И тот кровью закашлял. Да только одному ему куда с тремя справиться, – старик бросил короткий взгляд на распростёртого на полу ребёнка и вышел.
Милош снова поскрёб щеку, задумчиво разглядывая мальчика. «Привиделось всё деду. На старости лет без разума остаться – не мудрено дело».
– Kurwa mać! – Феликс зажмурился и сильно сморщился от боли в затылке, тут же схватившись за него, – это Русь его приложил по голове, точно Русь, у кого ещё рука как полено тяжелая?
– Не знала, что дети так ругаются, – мягкий, спокойный голос будто в самой голове Феликса прозвучал.
Он разлепил глаза и медленно поднялся на ноги.
– А тебе какое дело ваще? – буркнул он, оглядываясь. Вокруг была чернота – не темнота ночи, к которой Феликс был привычным, а настоящая чернота, как будто бы глаза у него были закрыты, а перед ними ничего вовсе не было, чтоб хоть не глазами увидеть, а почувствовать кожей. Или как будто глаз у него не было.
– Грубиян, – фыркнула темнота. Феликс поёжился, переминаясь с ноги на ногу.
– И чо? – невпопад отозвался он, вертя головой, стараясь хоть что-то увидеть, уловить.
Прямо к нему шагнула высокая фигура, Феликс подумал, что, наверное, её контуры мелом по черноте нарисованы. Фигура куталась в чёрный как всё вокруг плащ, будто ей было холодно. Лица не было видно под огромным капюшоном.
Феликс отступил и не услышал собственного шага.
– Ничо, – раздражённо отозвалась фигура. Рядом с ней блеснуло лезвие косы. – Ты кто будешь?
– Феликс, – отозвался мальчик, сглотнув. Ему становилось не по себе.
– Ну, а я Смерть, сегодня твоя, – Смерть пожала плечами и протянула Феликсу костлявую ладонь, обтянутую тонкой серой кожей.
– Я теперь христианин, – надул губы мальчик и поспешно достал из-под льняной рубахи распятие. – Меня ангелы должны встречать и провожать считать грехи и добродетели, чтоб определить в рай или ад. Так что мне ваще неинтересно, кто ты и чья! – Феликсу было почти страшно, и потому он грубил больше и больше.
Рука, было потянувшаяся к ладони мальчика, замерла.
– Христианин? – если бы Феликсу было видно лицо Смерти – если бы у Смерти было лицо – он точно увидел бы, как она удивлённо изогнула бровь. – Kurwa, – тяжело вздохнула Смерть. – А я ещё не верила Харону, когда он говорил, что к нему три мусульманки сразу попало!
– Чо? – Феликс и сам оторопело замер, хлопая светлыми ресницами.
– Чо-чо, – передразнила Смерть. – Думаешь, только у вас бардак? У нас вон, глянь, тоже. Ни к чёрту дела, никто нормально работать не хочет наверху, а нам тут отдувайся, – Феликсу подумалось, что эта Смерть, в общем-то, мало отличается от бабки Янины, которая на кухне князя хозяйствовала – у той тоже везде и всюду бардак был, и все виноватыми оказывались.
Контуры фигуры стали медленно таять, уменьшаться, как если бы Смерть отходила обратно в черноту.
– Эй, эй! – взволнованно крикнул Феликс, подбежав к ней. – А типа я? Мне типа чо делать?
– Какая мне разница? Моё дело маленькое, – раздражённо отозвалась Смерть.
– Я тут не останусь! – топнул ногой мальчик. Теперь он злился совсем привычно – так же, как когда ему не доставалось того, чего сильно хотелось.
– Конечно, не останешься, – Смерть явно язвила, и, наверное, сейчас она закатила бы глаза, если бы могла. – Считай, тебе повезло, живи дальше, будь хорошим мальчиком, не обижай младших и не бросай в кошек камни, – последним исчезло лезвие косы.
– Я же говорил тебе, Милош, – старик улыбался, но из-за бороды были лишь бесчисленные морщины вокруг его глаз.
Милош промолчал, глядя в широко открытые зелёный глаза мальчика и не веря.
Прошло больше двадцати лет, а ребёнок почти не изменился. И открыл глаза, и потребовал к себе нынешнего князя, смешно хмуря светлые брови, и сказал, что намерен сделать ему выговор – мол, отчего так долго не будил своё княжество.
– Я сам съезжу за Болеславом, – задумчиво произнёс Милош и ушёл к конюшне, провожаемый довольным смешком мальчика.
* * *
16551655 год: ...восстание Богдана Хмельницкого, начавшееся в 1648 году. Польское коронное войско потерпело сокрушительные поражения от восставших казаков и крестьян под Корсунем и Пилявцами, к концу 1648 года войска Хмельницкого дошли до Вислы и угрожали двинуться на Варшаву. В 1654 году в Польшу вторглись русские войска; в следующем году — шведы, которые и занимают Варшаву, король Ян II Казимир бежит в Силезию — начинается анархия, получившая в Польше название «Потоп» и являющаяся аналогом русского Смутного времени. В 1657 году Польша отказалась от суверенных прав на Восточную Пруссию. Шведы так и не смогли удержаться в Польше из-за разгоревшейся партизанской войны. С другой стороны, часть казачьих старшин, напуганные влиянием московских воевод, отшатнулись от Москвы и попыталась вновь наладить отношения с Речью Посполитой, благодаря чему та вернула себе Белоруссию и Правобережную Украину. Согласно Андрусовскому перемирию (1667 год), Польское королевство потеряло Киев и все районы восточнее Днепра. (с) Вики.
Феликс задыхался, его мутило, к горлу подступал ком, и он знал, что его будет тошнить кровью.
Бервальд, кажется, был выше поляка на голову и вдвое шире в плечах. И раз в триста молчаливее.
Иван такой же высокий, такой же широкий и крепкий, и на фоне любого из них Польша казался совсем хрупким и щупленьким. Особенно когда стоял на коленях, скрючившись, и пытался сдержать рвоту, обнимая себя обеими руками.
– Варшава станет твоей столицей! – прохрипел он, подняв голову, и широко безумно улыбнулся Оксеншерне.
Тот покачал головой, убрав меч в ножны, и поправил:
– Варшава станет моей.
Лукашевич содрогнулся всем телом.
– Kurwa mać! – он вытер тыльной стороной дрожащей ладони губы. Его всё же стошнило, и по коленям теперь растекалось неприятное жидкое тепло.
– Фу! – донеслось откуда-то, и Феликс вскинул голову. Взгляд расфокусировался от боли, и он ничего не мог увидеть перед собой, кроме черноты. «Щас в обморок грохнусь», – подумалось поляку, но очередной рвотный позыв не дал ему отключиться.
– Вот же мне везёт, как всегда! – снова тот же голос, и снова Лукашевич ничего не смог разглядеть.
– Отвали или помоги, – огрызнулся Феликс. – Языком я лучше тебя чесать умею, тотально лучше!
Но голос продолжал причитать:
– Ну почему, почему именно мне попадаются всякие отбросы? То один повесился и у него желудок расслабился, я его прямо с дерьмом принимала, то другой напился так, что копыта отбросил и потом так перегаром дышал, что я думала, сама опьянею, теперь этот…
– Щас я тебе покажу отброса, отброшу за волосы – мало не покажется! Я сама Польша, глупая женщина! – взвился Лукашевич, от возмущения даже забыв, как ему плохо. А может, это просто боль и тошнота стали отступать.
Наконец, перед глазами перестало плыть, и поляк уставился на фигуру, как бы просто очерченную перед ним, как лёгкий набросок на бересте – только полностью черной.
– Я тебя помню, – Феликс встрепенулся. Пошатываясь, он поднялся на ноги и со смаком добавил: – Kurwa.
– А ты так и не отучился ругаться, – Смерть фыркнула, плащ её зашевелился – кажется, она скрестила руки на груди. – Нет бы спасибо сказать!
– Нет бы свалить тотально навсегда, – мечтательно протянул Польша, закатив глаза. – Ты мне типа не надо. Типа совсем.
– Ага, тотально, – передразнила Смерть.
Лукашевич тряхнул волосами.
– Давай вали уже.
– А забрать тебя мне – типа – не надо?
– Не типа, а не надо, – поляк не удержался и показал Смерти язык. Вместе с распятием – тем же, что было на нём в первый раз.
Смерть выругалась на каком-то замысловатом, не известном Феликсу языке, и стала исчезать.
– Заходи ещё! – крикнул Лукашевич и звонко рассмеялся.
– …а потом Пруссию Восточную потеряли, и Киев тоже, – старик, сидевший у кровати Феликса, загибал пальцы.
– Белобрысый мне всё равно не нравился, чудище красноглазое, – Польша обиженно надулся, скрестил руки на груди, и старик понимающе заулыбался в свою белую бороду, вспомнив притчу про лису и виноград. – А Украину жалко, – тут Лукашевич заулыбался уже сам – вспомнил пышногрудую сестру Ивана – и тяжело вздохнул. – Думаешь, она мне даст так, просто, когда поправлюсь?
* * *
1772, 1793, 17951772, 1793, 1795 — годы трёх разделов Речи Посполитой. На Вики.
– …поохреневали там все! Тотально ваще! – бесновался Польша, размахивая руками. – Я им чо, апельсин, делить меня?! Много их, а я один?! А ты бы только видела, как этот белобрысый говнюк ухмылялся! Kurwa mać!
Смерть понимающе покачала капюшоном. В последние годы такие встречи стали уже привычными – для них обоих.
Они сидели за маленьким столиком посреди черноты, косу Смерть прислонила к спинке своего стула. В её костлявых пальцах была простая фарфоровая чашка, перед Феликсом стояла такая же.
Внезапно Лукашевич замолчал и как-то поник, уставившись на донышко чашки.
– Тадеуша жалко, – медленно произнёс он и поднял на Смерть вопросительный взгляд.
Та пожала плечами.
– Ко мне не попадал. Тоже католик.
– И чего его не попутали как меня?.. – пробормотал Польша и залпом выпил медовуху, плескавшуюся в чашке.
Смерть держала свою чашку за ручку, двумя пальцами, оттопырив мизинец, и не спеша прихлёбывала.
– Тебя уже… – она замолчала на секунду, загибая пальцы свободной руки. – Пятый, кажется, раз путают. Один раз – случайность, два – совпадение. А три, знаешь ли, традиция и закономерность.
В чашке Лукашевича снова появилась медовуха, но он отодвинул от себя чашку, вздохнув, как вздыхают дети, когда не хотят доедать кашу.
Феликс сложил руки на столе и положил на них голову, надул щеки.
– Знаешь, я бы… ну, типа поменялся бы с кем-нибудь пару раз. Чтоб кого-то ещё попутали, – в зелёных глазах мелькнула тоска.
Смерть громко фыркнула.
– И я с тобой ещё пью, – чашка звякнула о столешницу. – Я-то думала! – голос Смерти звенел от обиды, как звенит от обиды голос простой обманутой девушки. – Думала, тебя путают, потому что у тебя там… воля, – она неопределённо взмахнула рукавами. – Что ты как Феникс: умираешь, чтобы возродиться, а ты – «поменяться», – Смерть стала манерно, театрально заламывать руки, тихо всхлипывая.
Лукашевич сильно нахмурился, выпрямившись, и сжал кулаки.
Смерть чуть посерьёзнела.
– Рано или поздно смерти все хотят. Меня или другую – не важно. Потому что умереть проще, чем бороться, – она склонила капюшон набок. – Когда ты перестанешь бороться – тебя не станут больше путать и отправят к твоему богу, католик. Или к твоему дьяволу.
Польша резко вскочил на ноги и сощурил зелёные глаза – зло и хитро.
– Не дождёшься. Kurwa.
– Я вам ещё типа не надоел, деда? – Феликс улыбнулся белобородому старику, и тот улыбнулся в ответ.
– Нисколько, Фелек, ни капельки.
– Помолитесь за меня как-нибудь, деда, ладно?
– Никогда и не переставал за тебя молиться, – сухая и тёплая морщинистая рука легла на плечо Польши.
* * *
19391939 год: начало Второй Мировой войны, вторжение войск Третьего Рейха в Польшу. На Вики.
Гилберт наступил на ладонь Феликса. Захрустели кости, но тот не издал ни звука, только отлепил щеку от земли и поднял глаза. Впрочем, на Байльшмидта он не смотрел – глянул за его плечо, на его брата, тихо переговаривающегося с одним из своих военачальников.
– Допрыгался, пшек? – Гилберт склонился к нему и зашипел прямо в окровавленное ухо. Он всегда был любителем войны, по-настоящему ценил её, как Франциск ценил вино, а Родерих – музыку, и в своей трепетной, почти трогательной привязанности к войне многим казался просто психом. А Феликс об этом говорил лениво, тянул звуки, полуприкрывал глаза. Говорил, что просто Гилберту никто не даёт, вот он и сублимирует, как может, воюет, раз уж в нём ничего нет больше, кроме животных инстинктов. Гилберт, конечно, страшно бесился.
Феликс скосил глаза на Байльшмидта и, конечно, в этот раз тоже полуприкрыл их в своей обычной манере. Несмотря на то, что его ресницы и брови сгорели вовсе, а веки были одним сплошным ожогом.
– Ой, белобрысый, я тебе даже сдохнув не дам, – совсем тихо, хрипя, но нем не менее лениво и насмешливо протянул он, прежде чем…
– Kurwa mać, – вздохнул Лукашевич, перевернувшись на спину.
– Кто на этот раз? – Смерть появилась почти сразу.
Польша отмахнулся.
– Вообще-то Германия. Но братец его белобрысый – вот кто бесит!
– Тотально? – участливо уточнила Смерть, присев рядом.
Феликс задумался на секунду.
– Не-а. Тотальнейше. И русский бесит, – добавил он, подумав ещё.
– Зато у него сестра… – вспомнила Смерть.
– Клевая, – закончил за неё Феликс, растянув губы в блаженной улыбке. Ожоги почти сошли с лица, но только здесь: Лукашевич знал, что когда он очнётся, так чудесно всё не будет. – Но только одна. Вторая ваще психованная, типа, как белобрысый, только в другую сторону. И ваще-та Варашава должна быть её столицей! Была и должна ещё стать!
Смерть рассмеялась.
– Налей? – Польша повернул к ней голову и сдул со лба упавшую прядь волос.
– Вообще-то меня надо бояться, – Смерть вдруг стала задумчивой. – Если не бояться смерти – как тогда выживать, Феликс? Живут потому, что умереть не хотят. А ты говоришь «налей».
Лукашевич закатил глаза.
– Я, блин, выпить хочу, глупая женщина, а не умереть! – кряхтя, Польша приподнялся, опираясь на локти, и презрительно глянул на Смерть. – С хера ли мне тебя бояться? Ты не моя смерть, ты моя собутыльница, ясно, типа? Это теперь польское правило!
Смерть вопросительно хмыкнула.
– А свою я боюсь, – пробормотал Лукашевич совсем тихо, себе под нос, уже пытаясь подняться на ноги.
– Деда, – позвал Феликс, едва разлепив веки. – Деда, вы – моя смерть? И вам ваще-та не важно, католик я или нет, вам важно, что я типа не человек, да?
Старик, сидевший у больничной койки Лукашевича, нервно огладил бороду.
– Поэтому вы всегда у моей кровати, когда тотально плохо. И у других кроватей – Лит сказал, что тоже вас видел. Ждёте, что я умру, – ожоги почти прошли, Феликс снова стал похож на себя, и, как всегда, чуть прикрыл глаза, чуть скривил губы в усмешке – так, что выражение его лица стало привычно-насмешливым, обманчиво беспечным. – Вы, деда, не ждите. Типа ваще. Пойдите помолитесь за Польскую Республику. За здравие. Чтоб Польша всегда тотально живой была.
@темы: чсв