[fliss]

Мне хочется зарисовочек.
Здесь может отметиться любой и получить от меня маленькую зарисовочку на заданную тему - фандомную или нет, касательно фандомов, с которыми я ознакомлен - лучше уточняйте, их мало). Сделайте мне приятно.

Для [J]Pan Fillet.[/J]

Идея, задумка - целиком и полностью его.

-…на! – Феликс бросил Литве на живот что-то мокрое. Прибалт, успевший задремать, нежась под лучами летнего солнца, подскочил.
- Ленкас!.. – но Лукашевич уже успел уплыть, и светлая макушка мелькала где-то у буя. Торис напрягся и сел ровно, внимательно следя за поляком, явно возомнившим себя человеком-амфибией.
В голову полезли нехорошие мысли – Лоринайтис очень уж волновался за Польшу, которому явно снесло крышу на почве осознания возможностей собственного молодого тела, погружённого в солёную морскую воду. Литва стал задумчиво жевать что-то, попавшееся под руку – солёное как та вода.
Тень, закрывшая солнце, заставила его вынырнуть из раздумий. Торис обернулся – рядом стоял Оксеншерна, на лице его застыло озадаченное выражение.
- Добрый день, Бервальд, - Лоринайтис улыбнулся.
С другой стороны появился Лукашевич, разумеется, он не забыл обрызгать прибалта.
- Эээ… Лит, ты, может, это… типа, перестанешь жрать мои плавки?
Литва опустил глаза. На животе у него лежал мокрый предмет польского гардероба. Изо рта торчал шнурок.


Для  Shiranu Trixter.
Сопливо-сопливо вышло. Наверное, всё же сделаю что-то ещё из заявленного. Очень уж сопливо.

Википедия гласит.
США и Соединённое королевство в 1846 договорились о провозглашении 49-й северной параллели границей, разделяющей США и запад Британской Северной Америки.
Там было ещё много всего интересного до и после, но нас интересует только это одно предложение.

Википедия гласит.
США и Соединённое королевство в 1846 договорились о провозглашении 49-й северной параллели границей, разделяющей США и запад Британской Северной Америки.
Там было ещё много всего интересного до и после, но нас интересует только это одно предложение.

Канада сидел, понурив голову. Металл ложки протяжно, жалобно скрёб фарфор, рассекая чайную толщу. Мэттью знал, что если он поднимет глаза – они встретятся с пронзительными глазами Альфреда: чистыми, жадными до всего нового, нанизывающими на зрачок, будто на нитку, души. Поэтому глаз он не поднимал, до абсурда внимательно следя за чаинками, оседающими на дно чашки.
Джонс говорил, много говорил, и Уильямс уже не отличал его щебетание от тишины. Впрочем, Америка всегда говорил много, но обычно Канада внимательно слушал и смотрел на него – не на чай.
-…ну, так я пошёл? – фраза резанула слух, Мэтт вскинул голову.
Ему не хотелось, очень не хотелось…
-…чтобы ты уходил! – повисла пауза. Та пауза, которую Джонс не заполнял своим голосом. – Ты… мой брат… - уже менее уверенно продолжил Уильямс, снова опуская голову, и затих. Ему не хотелось снова оставаться одному – тенью. Альфреда всегда слушали, всегда реагировали на него живее. На него всегда обращали не то что больше – хоть какое-то внимание! А Мэттью был тенью, которую обнимал за плечи только Америка, пусть он и не слушал, пусть странно реагировал – но это он был братом, он подавал очки утром и занавешивал окна вечером, чтобы Канаде спалось спокойнее.
«Куда уж спокойнее…»
- Знаешь… - Уильямс снова поднял голову. – Я ненавижу тебя куда меньше, чем всех остальных, - Джонс встал из-за стола. - Ты искренний. Тебе от меня ничего не нужно.
«Нужно! Нужно!» - вопило что-то колкое из самого канадского нутра.
- Мы подрастём, Мэтт. Я построю машину, чтобы летать. Самую быструю. И обязательно покатаю тебя.
- До встречи?
- Разумеется, до встречи! А ты думал, от меня так легко отделаться?! – Альфред звонко рассмеялся – так звонко, как смеются только американцы, предвкушая воплощение своей, американской мечты.

Для  Иждивенец.
Заявочки у тебя, братец, всегда жёсткие. Садо-мазохист!) Что ж из меня сопли так и прут?!

Скорее всего, немного не то, чего ты ожидал, но всё же.

Людвиг не бил брата. По крайней мере, уже очень давно не бил. И даже не собирался, подобные мысли счастливо миновали светлую немецкую голову. Вот и сейчас эти мысли прошли мимо – но прусский глаз почему-то медленно, но верно заплывал, а ладонь Германии всё ещё была сжата в кулак.
- Ты…
Лицо Байльшмидта расплылось в широкой, неестественной улыбке.
- Я, воплощённое Великолепие!
…Вот уже полчаса как Людвиг запер брата в комнате. Он убрал оттуда все колюще-режущие предметы, надёжно закрыл окно, выбросил все свидетельства приёма дозы и теперь метался по квартире, решительно не представляя, что делать дальше. Хотелось расползтись по полу бесформенной кучкой желе и успеть остыть к тому моменту, когда кто-нибудь эту массу найдёт.
Разумеется, не спалось. Горячий кофе обжигал глотку, но Германия этого будто не замечал, остервенело впиваясь взглядом в запертую дверь.
Утро ознаменовалось жутким грохотом. Очнувшийся Пруссия не нашёл ничего лучше, чем попросту вышибить плечом дверь, которая почему-то не желала открываться по-хорошему.
- Запад, какого чёрта… - Гилберт запнулся, наткнувшись взглядом на бледного брата, сидящего на полу у двери. Голубые глаза стали совсем тусклыми, пальцы немца едва заметно дрожали, напоминая о количестве влитого в организм кофеина.
- Чего? – Людвиг говорил тихим, бесцветным, пугающе сухим голосом.
- Не понял, - Байльшмидт растерянно помялся на месте и опустился рядом с Германией.
Холодные пальцы коснулись опухшего прусского века.
- Чего тебе не хватает? Я понимал никотин, понимал ежедневные походы в отдел алкоголя в супермаркете, а это… Чего тебе не хватает? Я делаю всё. Всё. Я работаю…
- Да, Запад, ты работаешь, - жёстко отрезал Гил. – А я не работа. Я живой. Живее, чем ты думаешь. И даже живее, чем тебе хотелось бы.
- Восток, так ты ничего не…
- Мне пусто, братец. На работе не бывает пусто, там есть, кому подменить, кому поручить. Мне пусто, и мне хочется, чтобы кто-то или что-то подменило.
Людвиг уткнулся лбом в грудь Пруссии.
- Покурим?
- Последний раз будем курить в квартире.


Для  Ludwig Krautz.
Чёрт, прости, не вышло у меня особенностей внешнеполитических отношений >< и за такую гигантскую задержку тоже прости
И да, Мартен ван Рейн - чисто мой фанон имени) Мартен (Мартин) - распространённое в Нидерландах имя, ван Рейн - собственно, Рембрандт.

10 мая 1940 немецкие войска вторглись на территорию Нидерландов, уже 15 мая голландские войска капитулировали. Впоследствии было сформировано про-германское правительство, из добровольцев были сформированы две дивизии СС. Однако сопротивление, конечно, тоже действовало на территории Нидерландов.

Неприятно, очень неприятно, когда война и войной-то не может считаться. Зато очень удобно и комфортно.
- Мартен, с такими темпами мне понадобится меньше недели, чтобы заставить тебя сдаться окончательно. Я ожидал этого от Бонфуа, но не от тебя, – Людвиг озадаченно смотрел на ван Рейна.
Неприятно, очень неприятно, когда солнце светит прямо в глаза, удобно устроив один из своих лучей у тебя прямо на переносице. Зато на него можно списать прищур и нежелание смотреть в глаза.
- Мне не нравится цвет собственной крови, - выдал голландец и повернулся к солнцу и Германии спиной.
Людвиг покачал головой и похлопал Нидерланды по плечу.
- Ты адекватный человек, Мартен, не то, что эти славянские фанатики.
Ван Рейн скривился и поправил шарф, чтобы скрыть усмешку. «Всё верно. Фанатикам лучше воевать с фанатиками, так гораздо фееричнее получается. У них даже глаза наверняка блестят одинаково нездорово, как… как у больных лихорадкой, пожалуй».
- Как подпишешь капитуляцию – приглашаю тебя выпить.
Голландец промолчал, и неопределённо кивнул – то ли принимая к сведению, то ли принимая приглашение.
Неприятно, очень неприятно, когда приятный тебе человек приобретает лихорадочный блеск в глазах.